Записано со слов Б.Д.Дандарона, Ю.Алексеева и во время поездок в Бурятию в 1970–1987 гг. Использованы фрагменты официальных источников.
В истории каждого народа периодически появляются фигуры, чья жизнь, как в фокусе, собирает его самые дорогие и специфические свойства, через которые каждый затем легко определяет себя в ряду других наций или культурных традиций. Таковым для бурят на переходе двух последних веков был Лубсан Сандан Цыденов.
Таинственность его жизни — почти тридцать лет созерцательного затвора, разрыв с официальной буддийской церковью, гордое достоинство философа в ответственных встречах, будь то с российским императором или с высоким ламой из Тибета, неожиданные национально-политические шаги в период гражданской войны, загадочное исчезновение в конце пути — все это окутывало имя Лубсана Сандана легендой. Эта легендарность истории его жизни усиливалась официальным запретом, когда в тридцатые годы только хранение его портрета грозило арестом. Почти ничего не осталось от рукописного наследия реформатора, все, что нам известно — это скупые строки из архивов органов безопасности, перекочевавшие в инструктивные письма для атеистической пропаганды, и устойчивая устная традиция в среде духовных последователей Лубсана Сандана.
Национальное самоосознание, чувство Родины не отторжимы от знания национальной истории, в спокойном ли или бурном течении которой всегда выделяются личности подвижнического склада, то есть те, которые воистину осуществляют подвижку событий и прежде всего сдвиг в сознании современников или потомков.
Вот такой могучей и возрожденческой фигурой является для бурятского народа, и не только для него, фигура неукротимого Хан-ламы — Лубсана Сандана Цыденова.
Наша публикация не претендует ни на полноту, ни на окончательность и даже на точность. Мы изложим лишь то, что сохранила память, документы и скудные записи бесед с гостеприимными жителями Кижингинской долины, и в особенности с неожиданно покинувшим нас и бесконечно прекрасным душой Анченом Аюшеевичем Дашицыреновым. Благодарим также уроженца Кижинги, известного религиозного художника Батодалая Дугарова. Заранее приносим извинения за ошибки и неточности, ведь одна из задач публикации — сохранить, что существует, записать, что не стерлось в памяти, ибо до сих пор живы те, кто лично знал Лубсана Сандана.
Народная память, традиция устного рассказа до сих пор являются удивительным элементом бурятской культуры, и посему можно надеяться, что материалы, которые мы предлагаем читателю, лишь начало в дальнейшем собирании сведений о замечательной жизни Лубсана Сандана Цыденова.
* * *
Лубсан Сандан Цыденов родился в Кижинге в 1841 г. Отец его неизвестен, мать – дочь зажиточного бурята Цыденова. По обычаю мальчику дали родовое имя отца матери – Цыденов.
Из официальных источников
«Царь» Сандан Цыденов происходит из кижингинских бурят. Лет в 10 он был отдан в Кижингинский дацан. Первые годы духовного воспитания и обучения его проходят в родном Кижингинском дацане, где он вполне в зрелом возрасте 35 лет получает первую ученую степень.
Про Сандан-гэбчи существует много рассказов. Например, учитель посылает Сандана в степь привести лошадь. Сандан в философском созерцании, не замечая лошади, проходит мимо нее и возвращается в дацан без лошади.
Сандан учился на философском отделении учения Будды, обнаружил в области философии недюжинную способность, в обычных монастырских диспутах отличался острым умом и находчивостью. Его сверстники отзывались о нем, как о человеке до крайности самолюбивом, властном, даже жестоком, стремящемся все подчинить своей воле.
Лубсан в юном возрасте отличался необычайной серьезностью и замкнутостью, всегда сторонясь детских игр своих сверстников. Но однажды он позвал своих друзей по послушничеству и предложил им сам игру. Она была несложной и странной. Показав на небольшой куст в поле, он предложил кидать в него камни. Вначале игра увлекла их, но затем один за другим они оставили Лубсана, а он продолжал кидать камни. За этим занятием его видели до самого вечера. А на следующий день в том месте, где рос куст, обнаружили небольшое озеро с прозрачной и холодной водой. Его так и называют до сих пор – озеро Лубсана Сандана, точнее – ключ Сандана.
История с киданием камней происходила в Кижингинском (или Гусиноозерском) дацане. Он жил там в Хамбын-хуре (дом-храм Хамбо-ламы).
В одной из комнат в дацане сидел маленький Лубсан и играл, ударяя деревянной палочкой о глиняный кувшин. Раздавались негромкие ритмичные звуки. Ламе, находившемуся рядом с Лубсаном, наскучила игра мальчика, и он приказал ему перестать забавляться таким образом. И что же – Лубсан продолжает взмахивать палочкой и ударять ею о кувшин, но пораженный лама не слышит никаких звуков. Присмотревшись внимательнее, он обнаружил, что мальчик бьет о кувшин, палочка проходит насквозь, не издавая никаких звуков, как будто кувшин стал как пустота, а тело самого Лубсана в сидячем положении парит неподвижно в воздухе над полом.
Об этом случае узнал весь дацан. А про Лубсана стали говорить, что он в столь раннем возрасте познал сущность шуньяты.
Лубсан Сандан, уже будучи взрослым, жил в Хамбо-дацане, в одном из ламских домиков. Кажется, это было в Гусиноозерском дацане. Ему помогал один дедушка. Была осень. Дедушка устроился спать под навесом, у дацана. Вдруг видит: стоит голый человек, при этом идет сильный и холодный дождь. Он – в дом: горит лампада, лежат книги, а Сандана нет. В это время входит голый Сандан, кожа красная, замерз. Объясняет: «Мы, люди, в доме живем, а животные – на улице. Я решил на себе испытать, как они в такой холод живут, что чувствуют». Так просто и буднично объяснил Лубсан Сандан, очевидно, непростое свое деяние.
Агади-лама (почетное имя Цыденова) был позван провести ритуал Дамжана. Старик, который звал его, повесил на главное место икону с изображением Дамжана, поставил три балина и все хорошо украсил. Когда вошел к нему Учитель Лубсан и увидел все, так почетно приготовленное, он смял руками балины, превратя их в комки теста, а икону Дамжана снял с алтаря, свернул трубкой и засунул в кольца сундука сказав: «Для простого кузнеца этого вполне достаточно». Всем этим он сильно напугал хозяина старика.
Лубсан Сандан Цыденов был человеком неукротимого характера, гордым и решительным. Профессиональный лама, человек философского склада ума, одновременно властный и склонный к суровой созерцательной практике, он на раннем этапе своей деятельности приобрел авторитет в ламской среде. Имя его было известно и российским востоковедам. Несмотря на неуживчивый нрав и экстравагантность поведения, Лубсан Сандан, считавшийся одним из лучших знатоков буддийской философии, был включен в состав делегации от Бурятии на интронизацию императора Николая II, которая состоялась в 1896 г. в Санкт-Петербурге. Делегацию бурятского буддийского духовенства возглавлял Хамбо-лама Еролтуев.
С известным знатоком буддизма стремились встретиться некоторые востоковеды, но Лубсан Сандан отказал им в приеме. А.М.Позднеев также слышал о Лубсан Сандане и решил его посетить, хотя его и предупредили, что Лубсан Сандан никого не принимает, но он пошел и, войдя в изгородь дома, никого не застал. Позже они все же встретились.
Во время интронизации императора Николая II произошел небывалый инцидент. В громадном Николаевском зале Зимнего дворца собрались многочисленные делегации от всех губерний России, от всех сословий, были там и иерархи религий. Когда в зал вошел император, все преклонили колена. И среди массы коленопреклоненных людей в гордом одиночестве высилась фигура рослого Лубсан Сандана Цыденова. Его дергали за монашеское одеяние, умоляли преклониться, но он остался стоять.
После торжественной церемонии министр внутренних дел И.Л.Горемыкин вызвал членов бурятской делегации и потребовал объяснений. Буряты представили дело так, что Цыденов от всего увиденного впал в шоковое состояние и поэтому не поклонился. На делегацию был наложен штраф. Сам же Цыденов, объясняя свой поступок в кругу бурят, произнес знаменитую фразу: «Духовный царь не кланяется царю мирскому!».
Выглядело это непоклонение эффектно, и ответ был запоминающимся и величественным. Но все было на самом деле проще – Лубсан Сандан исполнил правило Винаи: монах уровня гэлон не должен оказывать почести светским лицам.
Из официальных источников
В 40 лет для продолжения философского образования Цыденов едет в Гусиноозерский дацан, проявляет странности, живет в одиночестве, ни с кем не видясь; пристрастился к кинжалу (пурбу), который был всегда воткнутым посредине комнаты; сидел на улице с папиросой во рту и место для курения выбирал там, где обычно проходили ламы-профессора.
После ряда необычных для монаха действий Хамбо-лама призвал Цыденова к себе и предложил ему вернуться в родной дацан. Предложение Хамбо-ламы он не принял ввиду отсутствия денег. Хамбо-лама дал деньги и отправил на родину.
В Кижинге ученые ламы предлагают Сандану получить вторую ученую степень – звание габжи. На предложение ученых он отвечает отказом, мотивируя тем, что не желает диспутировать с невеждой Кижингинского дацана.
У Цыденова, как у всех прочих лам, появился свой жиндэк – круг почитающих его мирян, которые обращаются к своему духовному учителю за исполнением религиозных треб, за советом и пр. Чем обширнее жиндэк ламы, тем он пользуется большим влиянием среди населения и более обеспечен материально.
Изофициальных источников
…Группа Цыденова увеличивается численно. В стенах монастыря по смерти ширетуя (настоятеля) Кижингинского дацана появляется вакантное место ширетуя.
Одним из кандидатов стал лама Цыденов, но был обойден вниманием Хамбы. Такого оскорбления не выдержало болезненное самомнение Цыденова, и он удаляется в лес для созерцания и достижения высшей святости. С этого момента начинается уже новая жизнь ламы Цыденова.
В лесу он прожил 23 года. К месту жительства отшельника монаха открывается паломничество. Со всех сторон поступает обильный мандала (пожертвования). Близкие ученики его в числе 4-5 человек переселяются к нему для заведования хозяйством отшельника. К нему тянутся бурято-монгольские мироеды – бывшие тайши, головы ведомств, заседатели старых времен и пр., и они сделались самыми близким людьми Цыденова. И вот в течение почти четверти века упомянутые лица во главе с Цыденовым эксплуатируют невежественное бурято-монгольское население. Бывали дни, когда мандала достигал до 1000 голов рогатого скота и тысячами несли деньги золотом.
Первая встреча Лубсана Сандана и Джаяг-гэгэна произошла в Кижингинском (Кудунском) дацане. Когда туда приехал Джаяг-гэгэн, все к нему шли, один лишь Лубсан Сандан не шел. И они начали в пределах дацана переписываться. Пришел к Лубсану в это время Агади-лама (брат матери Лубсана) и стал корить Лубсана: «Ты почему не идешь? Иди!». Тот сделал вид, что идет и стал одеваться. Выходя, Лубсан пропустил Агади первым, а сам неожиданно запер дом изнутри.
Они переписывались три дня. На четвертый день Лубсан Сандан все же посетил Джаяг-ламу. Тибетец при виде входящего Лубсана встал, и они на равных поклонились друг другу.
Устный рассказ о зарождении балагатского движения среди буддистов Кижингинского аймака
Именно в этот первый приезд зародилась идея реформы буддизма. В обсуждении принял участие круг лиц, в основном ламы Кижингинского и Чесанского дацанов, и два высоких тибетских гостя – Джаяг-лама и Акпа-гэгэн, друг и соратник первого. Инициатором реформы был Лубсан Сандан. Это ему принадлежит знаменитая фраза: «Дацан – это сансара».
Эрдэни Ламхе, настоятель Чесанского дацана, был знаком с Джаяг-ламой еще до раскола. У него было два ученика: Санданэй-лама и Гурусорже, бывшие друзья детства. Гурусорже – один из самых активных противников реформаторского движения Лубсан Сандана. Противники реформы остались жить в дацановских домах и стали называться поэтому хошунами.
Последователи Лубсан Сандана стали называться балагатами (бурят. балагат – ставка).
Санданэй-лама, друг детства Гурусорже, который был дамдин-янсановским йогином (главный идам Акпа-гэгэна), во время разобщения решительно принял сторону Джаяг-ламы, в дальнейшем – активный балагат.
Энергия разделения уже была велика, когда в Чесанский дацан приехали Джаяг-лама и Акпа Гэгэн. Остановились они в доме у Гурусорже, каждый в отдельном помещении. В эту ночь в дацан прибыла неизвестная женщина необычайной красоты. Утром в дацане стало известно, что Джаяг-лама был у нее ночью, а Акпа Гэгэн не был. Поскольку оба они были гэлонами (монахами, давшими в том числе и обет целомудрия), то часть лам во главе с Гурусорже осудила Джаяг-ламу, другая же часть лам отнеслась к происшедшему без осуждения. Оба же гэгэна относились всегда друг к другу дружески, с пониманием пути другого. Вскоре после этого сторонники балагатского движения покинули Чесанский и Кижингинский дацаны и сосредоточились в Шолотайском дацане к востоку от Кижинги. Шолотайский дацан стал главным дацаном балагатов.
Лубсан Сандан основал на правом берегу Кудуна, на склoне Кудунского хребта, против села Усть-Орот, обитель для созерцания, где, как было упомянуто, провел четверть века в окружении самых близких учеников. Опыт непосредственного ведения ученика Учителем, акцент на созерцательной практике, уединенность жизни в сочетании с активностью по отношению к сансаре, освоение максималистских практик – стали нормой жизни новой общины.
Приведем сведения о Лубсан Сандане Цыденове и балагатах, что смогла собрать бурятская журналистка Мира Федотова. Ее небольшая статья ценна тем, что содержит выдержки из архивных документов, синхронных описываемым событиям, и дополняет устное легендарное предание суровой, я бы сказал, ясносветной, реальностью фактов.
Большое значение для судьбы Бидии Дандаровича Дандарона имело, так называемое, «теократическое балагатское движение», охватившее Хоринский (по административному делению того времени) аймак во время гражданской войны.
Началось оно в июне 1918 г., когда хоринцы на своем аймачном съезде приняли резолюцию об «… освобождении бурят от призыва в улан-цагды (красные всадники) как никогда не привлекаемые к военной службе». Когда наступило правление атамана Семенова (с сентября 1918 г. по март 1920 г.), хоринцы по той же причине отказались идти в цаган-цагды (белые всадники).
Буряты, действительно, во всю дореволюционную эпоху никогда не призывались на военную службу. Были буряты-казаки, постоянно служившие, поскольку принадлежали к этому сословию. Во время Первой мировой войны была мобилизация на тыловые работы, во время которых много погибло от цинги и тяжелых условий. Но действительной военной службы не было никогда, поэтому такая отрицательная реакция понятна. Причем, в других аймаках эта реакция была не так смела и организованна. Хоринцы же опирались на мнение и авторитет своего почитаемого святого, которого они звали Номун-ханом (лама Сандан Цыденов – учитель Дандарона). Проведя к тому времени в непрерывном затворничестве более 20 лет в местности Суорхэ возле с. Усть-Орот, лама Сандан считал для бурят-буддистов неприемлемым участие в братоубийственной гражданской бойне.
Эта тенденция неучастия довольно быстро вылилась в стремление к административной автономии, широко распространенное явление во время той гражданской войны, в которой светская власть была бы в руках почитаемого представителя буддийской религии. В феврале 1919 г. инициаторы из «Кижингинского кредитного товарищества» обратились к ламе Сандану «… с письменной просьбой … о принятии населения под свое покровительство и защиту …, избавления бурятской молодежи от призыва в цаган-цагды … и о даче исчерпывающей директивы о создании Богоуправления».
На южном склоне священной горы Челсан 23 апреля состоялся Учредительный Великий Суглан из 102 делегатов (по 1 делегату от 100 человек), который провозгласил о создании государства “Кодунай Эрхидж Балгасан”, главой которого был избран и титулован “Цог-Тугулдур Дхарма-Раджа” лама Сандан Цыден. Центром его стало местонахождение главы на Суорхэ (так как все это время лама Сандан не прерывал уединения и общение шло в письменном виде), которому было присвоено новое название – Соёмбо. Конституция нового государства была скреплена личной печатью ламы Сандана – “… четырехугольная, большого формата, с изображениями герба с символами по учению секты ньингма”. Государство просуществовало несколько дней.
В ночь с 10 на 11 мая на Соэрхэ прибывает управляющий Верхнеудинским уездом полковник Корвин-Пиотровский и семеновский отряд, возглавляемый неким Рабдановым. Они арестовывают ламу Сандана Цыденова и 13 других глав теократического правительства. На допросе Сандан-лама объяснил Корвин-Пиотровскому, что “… был уверен, что отныне открыт широкий путь организации любого государства либо политического общества или организации в порядке революционных действий … уповая, что буряты-буддисты, избегающие привлечения к военной службе, будут стоять за мою идею … что идеи не будут опровергнуты русским населением, как сами пострадавшие от результата войны и междоусобиц”. В результате беседы он дал обещание “об отказе от своей идеи и … письменное обращение к … бурятам-буддистам, принявшим его подданство, впредь не признавать его царем, а считать ламой-созерцателем, выполняющим лишь религиозные действия”.
12 июня были освобождены 29 человек теократического правительства. 19 июня были отпущены “царь-деспот” Сандан Цыденов и его восприемник наследник Доржо Бадмаев. Оба были “освидетельствованы врачебной комиссией и признаны ненормальными”.
“В пути их следования встречают Цыденова сотни поклонников, приносящие ему пожертвования, прося о покровительстве в их текущей и загробной жизни”… “Населением было наряжено достаточно подвод в тарантасах и колясках … устроены войлочные юрты для богослужений и пр.”.
По воспоминаниям Гыжит Абидуевой (двоюродной сестры Б.Д.Дандарона), у въезда в Усть-Орот была устроена торжественная встреча и на почетном месте сидел Бидия Дандарон, одетый в маленький орхимжо.
Итак, арест правительства не охладил энтузиазма теократов, а быстрое освобождение убедило в могуществе благой идеи и самого “царя”. В связи с этим 9 августа 1919 г. лама Цыденов, его ближайший ученик Доржо Бадмаев и еще 5 человек были арестованы второй раз, но опять отпущены 13 сентября. В третий раз они были арестованы 24 сентября уже по настоянию “младо-бурятской” интеллигенции, стоявшей во главе национальных учреждений, которой руководители теократов могли помешать…”. Но и на этот раз, “… по распоряжению атамана Семенова, вынуждены были” отпустить 20 января 1920 года, по другим источникам – в декабре 1919 г.”
В марте 1920 г. пал атаман Семенов, а уже в мае лама Сандан и все его правительство в количестве 18 человек было арестовано в четвертый раз, уже от имени “буферной” республики ДРВ. Оставшиеся теократы бегут и скрываются. Большинство арестованных были освобождены в феврале 1921 года “… за исключением Сандана Цыденова, Г.Дандарона и Н.Дымбрилова”. По официальной версии, в 1922 г. лама Сандан был выслан за пределы ДВР, и следы его теряются.
Но и четвертый арест не помог. Уже в апреле 1920 г. в улусе Шана Кижингинского района утверждается новый балагатский (пока без теократии) центр, со штатом милиции и арестными помещениями. Следующим этапом стал раскол среди лам Чесанского дацана, к которым присоединились и ламы других дацанов. Более 300 лам организовали новый Шелотский дацан, объявив его “независимым от Бандидо Хамбо-ламы, но подчиненным … созерцателю Сандану Цыденову”.
8 марта председатель Бурят-монгольского Управления ДВР Ринчино по ходатайству Бандидо Хамбо-ламы Цыремпилова выселил лам-бунтовщиков и запечатал новый дацан. Но ламы во главе с вернувшимся из ссылки Найданом Сампиловым самовольно сорвали печать и обратно прикочевали туда”.
(Мира Федотова. Балагатское движение. Рукопись, 1996 г.)
Несколько иначе изложены события 1919–1921 гг. в официальных документах.
По прошествии ряда лет со времени уединения Цыденов исчез. (Произошел) раскол, как среди прихожан Кижингинского дацана, так и в самом дацане. Все прихожане и ученые ламы глубоко верили, что лама Цыденов достиг высшего таинства святости, что он появляется временами в образе святого Ямантаги. Вести о нем распространяются через тысячу уст в аймаке и далее за пределы его.
Если бы не революция, лама Цыденов продолжал бы жить по тантре, представлял бы верующим Ямантагу. Его сообщники решили использовать его в политических целях – связались с Таскиным (правая рука атамана Семенова), вздумали в противовес аймакам создать так называемое теократическое государство.
Гражданин Таскин и бурят Вамбо Цыренов составили конституцию теократического государства, немедленно после этого было конструировано правительство, состоявшее из 16 министров и объявлено существование нового государства с выделением бурят-почитателей ламы из ведения Хоринского аймака. Самого ламу титуловали Егузер царь-хан трех миров.
В период созерцания на Суорхэ ученики и лучшие художники из бурят построили Лубсан Сандану мандалу Ямантаки и дворец. Дворец был деревянным, прекрасно разрисованным, украшенным драгоценностями. Размер дворца был таков, что в него можно было вполне войти. Лубсан Сандан, когда дворец был готов, вошел в него, сел в центре и провел несколько часов в созерцании. Затем он вышел, а дворец и мандала были по его приказу сожжены.
Среди последних рассказов о Лубсан Сандане есть один о его выходе из ямантакинского созерцания. Когда Бурятия, а точнее, Хори-буряты были между Семеновым и “Большим Красным”, Семенов требовал призыва молодых бурят в свое войско. Но Лубсан Сандан, чтобы спасти от призыва молодых людей, стал среди стариков распространять слух, что такой-то объявил себя царем, считает бурят своими подданными и запрещает им вступать в войско атамана Семенова. В ответ на это на Суорхэ пришел отряд во главе с генерал-майором Корвин-Пиотровским. Лубсан Сандан был на Суорхэ совершенно один, он вышел из дома и сказал: “А! Так и должно быть. Закончив созерцание, я должен был покинуть уединение из-за прихода войск”. “Ты почему мутишь народ?” – спросили его. “Да, это я не даю вам людей. Не дам вам народ”. “Тогда мы тебя арестуем”. “Пожалуйста”, – ответил Лубсан Сандан, и его посадили в телегу и увезли. Это было в 1920 году.
В тюрьме, куда был препровожден Лубсан Сандан, он не раз доставлял охране изрядные хлопоты. Сколько бы его ни запирали в камере, он неумолимо и непредсказуемо появлялся на крыше тюрьмы, никакие запоры не помогали. И однажды исчез из тюрьмы совсем. Но затем снова попал в тюрьму.
В марте 1922 г. были арестованы 11 главных руководителей, остальные ламы Шелотского дацана разогнаны. В ответ началось то, против чего в свое время зародилась идея теократии – вооруженное противостояние. Теократы организовали свой первый отряд в 150 всадников, чтобы освободить арестованных. Эта попытка не удалась, а все арестованные были высланы. Но сопротивление продолжалось и только в феврале 1927 года оперативной группой ОГПУ были “ликвидированы” последние остатки балагатов. Такова вкратце история единственной попытки бурятского народа учредить теократическое правление по примеру Тибета и Монголии." (Мира Федотова. Балагатское движение. Рукопись, 1996 г.)
Народная память сохранила и другие рассказы о жизни Лубсан Сандана, его учеников и других буддийских подвижниках Бурятии конца XIX – начала XX вв.
Последний, кто видел Лубсан Сандана, был цыган. Цыган рассказал эпизод с вызыванием дождя. (Этот рассказ составитель слышал, но запись его утеряна. ВМ.).
Цыган знавал Лубсана по тюрьме. Когда же он его видел в последний раз на железнодорожном вокзале Верхнеудинска (Улан-Удэ), Лубсан Сандан преобразился, ему на вид было около сорока лет. Он сел в поезд, отходящий на запад. Цыгану сказал, что уезжает в Италию.
Считается, что Лубсан Сандан достиг сиддхи бессмертия и не покинул сансару. Было сказано, что в девяностые годы он придет к ученикам Дандарона и будет учить их. К этому же времени предполагается снятие силы заклятия с ролона Кижингинской долины, сокрытого до той поры под землей, под невысоким обо, в двух километрах за Ушхайтой (с. Комсомол), слева от дороги, если ехать на запад из Кижинги в Леоновку. По другой версии – обиталище ролона – в районе села Эдэрмыг.
Много последователей было у Лубсан Сандана и среди мирян, в особенности среди жителей Кижингинской долины. Между сторонниками Лубсан Сандана и хошунами возникла вражда. Среди бурят-балагатов выдвинулся Аюша Дашицыренов, чаще его звали просто Даша. Однажды балагаты заранее узнали путь следования отряда хошунов, сделали вооруженную засаду в лесу по дороге на Улзэту Суорхэ. Но Даша выступил перед собравшимися земляками со страстной речью и убедил их не начинать братоубийства. «Наше дело – двигать колесо Дхармы!» – сказал он, и кровопролитие удалось предупредить. Позже, повзрослев, многие из тех, молодых тогда, осознали мудрость и дальновидность Даши – избежали крови, а значит избежали в дальнейшем мести детей и родни кижингинских родов друг другу. Даша Дашицыренова потом называли «Глава Балагатов», имея в виду его авторитет среди светских последователей Лубсан Сандана. Даша был отцом Анчена Дашицыренова (1918–1992).
Учеником Лубсан Сандана был Гутап Дашицыренов, брат Анчена Дашицыренова и отец художника Батодалая Дугарова. Он не был по годам сверстником Бидии Дандаровича, родился на десять лет раньше, в 1904 г., но их позже связало духовное содружество. Гутап был известен как Дэмчиг-йогин. Арестован в 1949 г., умер в 1951 г. Есть мнение, что он переродился в семье брата.
Среди тех, кто давал Лубсан Сандану Цыденову посвящения известны:
Вот и все, что нам известно о Лубсан Сандане Цыденове. Не имеет никакого значения, жив он до сих пор, как говорит устное предание, или умер в 1922 г. в больнице, согласно официальным документам.
Его жизнь, образ, деяния претворились в реальность тех далеких лет и в наш сегодняшний день. Сугата – именем Будды подписывал он протоколы допросов. Смотрит нам в глаза Лубсан Сандан, и нет ему избывания. Нет единичного сознания, нет ему предела, все чувствует все, целое бытует как множество. Исчезнуть вообще невозможно, а тем более тому, кто при жизни знал эти принципы и жил ими. Поэтому, мы не верим, а знаем – Лубсан Сандан среди нас, и он действует.
ВМ, 1974–1997 гг.
